Генри Каттнер - Этот мир-мой! [Авт. сборник]

В первый момент он поразился, потому что не увидел в зеркале отражения собственного лица, хоть и держал его прямо напротив глаз. Вместо этого он видел какое-то беспокойное движение, хотя в комнате ничего не двигалось. Поначалу Рафту показалось, что это грозовые тучи. Его охватило странное, необъяснимое ощущение чего-то знакомого, словно ожило нечто памятное с детства.

Томас да Фонсека. На мгновенье Рафту показалось, что он смотрит в глаза летчика. Он вдруг осознал присутствие в зеркальце личности этого человека, и это присутствие было настолько сильно, словно они находились в прямом телепатическом контакте.

Вместе с тем Рафт видел в зеркальце лишь клубящийся туман. Однако вскоре завеса разорвалась на мелкие клочки. Вдоль руки Рафта от маленького зеркальца к его мозгу пошла волна вибрации, и он вгляделся попристальнее.

Теперь, когда тучи разошлись, он убедился, что предмет, поначалу принятый им за зеркало, на самом деле был портретом. Портретом? Если да, то живым, потому что лицо на нем шевельнулось…

Пожалуй, все-таки зеркало… Нет! Лицо, смотревшее на него из маленького овала принадлежало кому-то другому.

Это было лицо девушки, видимое на невероятно роскошном фоне, который, впрочем, тут же исчез, потому что девушка наклонилась вперед, словно желая пройти сквозь зеркало, и лицо заполнило всю линзу. Это не мог быть нарисованный портрет: девушка двигалась и, более того, явно видела Рафта. Он судорожно перевел дыхание.

Никогда прежде ему не приходилось видеть такого лица. Времени разглядеть его не было, потому что видение почти сразу же исчезло, он узнал бы его среди тысяч других лиц, если бы встретил еще раз.

Изысканная линия чуточку капризных и насмешливых губ, а над ними — огромные аквамариновые глаза, которые всего лишь мгновение вглядывались в него. Другого такого лица в мире не было.

Сразу после этого изображение исчезло в тумане. Рафт вспомнил потом, что встряхивал зеркало, пытаясь таким детским способом вернуть девушку, словно его руки могли разорвать клубящуюся муть и вновь явить это ослепительное лицо, веселое и торжествующее, опасное и влекущее.

Девушка исчезла. Все это произошло очень быстро. Рафт продолжал стоять, глядя на выпуклую поверхность, а память мучительно пыталась вернуть изменчивый образ.

Он слишком недолго видел его, чтобы определить, в чем заключается необычность. Осталось лишь впечатление, что с девушкой, долю секунды смотревшей на него, что-то было не так. Волосы у нее были какие-то странные.

Глаза у нее были почти круглые, слегка раскосые, с темной оторочкой, создаваемой не только густыми черными бровями, но и черными линиями, уходящими к вискам. Линии эти подчеркивали косой разрез глаз, и вместе с тем придавали округлому мягкому лицу очарование египетской экзотики. Мягкость… это впечатление он запомнил точно. Лицо девушки выглядело невероятно мягко и изысканно. И оно было иным. Совершенно иным.

Зеркало вновь затянулось клубами тумана, но на долю секунды в нем показался иной мир.

Глава 2 Барабан смерти

Луис удивленно смотрел на Рафта.

— Сеньор?..

— В чем дело? — повернулся Рафт.

— Вы что-то сказали?

— Нет. — Рафт уронил стеклышко на грудь да Фонсеки.

Перед ним вдруг появился Мерридей.

— Этот парень не дает себя осматривать, — нервно сказал он.

— Я с ним поговорю. — Рафт вышел, стараясь не думать о зеркале и чудесном лице. Разумеется, все это ему просто привиделось. Галлюцинация или самогипноз под действием света, отражающегося в зеркале. Впрочем, если честно, он сам не верил в свои объяснения.

Бородач стоял в кабинете Рафта и осматривал ряд банок с образцами эмбрионов. Повернувшись, он поклонился, и в глазах его мелькнула тень насмешки. Рафт удивился: это не был обычный бродяга. Его окружала аура элегантности, а свобода и грация движений говорили о хорошем воспитании и происхождении. Он с трудом сдерживал возбуждение, в его поведении чувствовалось некоторое превосходство, что совершенно не понравилось Рафту.

— Приветствую вас, сеньор, — сказал он, и его яркие глаза ослепительно вспыхнули. Впрочем, возможно, это было результатом высокой температуры. Голос у него был глубокий, но в нем звучали капризные нотки, вызывающие какие-то отдаленные ассоциации. — Я ваш должник.

Португальский Рафта был довольно плох, но он никогда не беспокоился из-за этого. Теперь же его охватило совершенно незнакомое прежде чувство — смущение из-за недостатка хороших манер.

— Вы можете расплатиться прямо сейчас, — жестко сказал он. — Мы не хотим, чтобы на станцию проникла инфекция, а вы вполне могли подцепить что-нибудь в верховьях реки. Пожалуйста, снимите рубашку, я должен вас осмотреть.

— Я не болен.

— Значит, вы быстро восстановите силы. Вы чуть не потеряли сознание, едва дошли до госпиталя.

В черных глазах вспыхнули дикие искорки, однако в конце концов мужчина пожал плечами и стащил потрепанную рубашку. Рафт удивился при виде мощного тела. Под кожей, похожей на бежевый шелк, перекатывались мускулы, распределенные так равномерно, что их выдавало лишь движение.

— Пауло да Коста Перейра, — представился бородач. — Гаримпейро.

— Искатель алмазов, да? — Рафт сунул термометр в рот Перейры. — Не знал, что здесь есть алмазы. Мне казалось, их лучше искать на Рио-Франциско.

Это его замечание осталось без ответа. Рафт прослушал пациента стетоскопом, тряхнул головой и попытался еще раз. Попытки найти пульс тоже ничего не дали. Сердце у этого человека не билось.

— Что за черт! — удивленно воскликнул врач, вынул термометр и облизал пересохшие губы. Температура да Фонсеки была ниже нормальной, зато у Перейры столбик ртути дошел до высшей отметки на шкале — 108 градусов по Фаренгейту.

Перейра осторожно вытер губы.

— Я голоден, сеньор, — сказал он. — Не найдется ли у вас чего-нибудь съедобного?

— Я сделаю вам укол глюкозы, — неуверенно сказал Рафт. — Однако… ваш метаболизм довольно необычен. Если вы будете в таком темпе сжигать материю своего тела, то вскоре заболеете.

— У меня всегда так. Я совершенно здоров.

— Наверняка нет, поскольку ваше сердце не бьется, — угрюмо возразил Рафт. — Полагаю, вам известно, что вы 400 представляете собой нечто необычайное? Такого просто не может быть.

Перейра усмехнулся.

— А может, это вы просто не слышите работы моего сердца. Спешу вас заверить, что оно бьется.

— Но если пульс настолько слаб, значит, оно не может перегонять кровь по сосудам, — возразил Рафт. — С вами творится что-то странное. Пожалуйста, лягте на эту кушетку. Нам понадобятся пузыри со льдом, чтобы понизить температуру вашего тела.